Приобщение к
современности не может быть навязанным и искусственным процессом. «Объективные»
категории современного общественного «целого» уже являются факторами жизни
каждого человека в той или иной мере. Значит, человек уже каким-то образом
современен. Однако все дело заключается в том, чтобы человеку раскрыть эту
самую современность в ее корне, в случае если в самой жизни эта современность
не является «во всей своей» определенности. Эта задача раскрытия, конечно, не
зряшная. Ведь одно дело ощущать, чувствовать, испытывать воздействие
современности, воспроизводить ее своей жизнью, а совсем другое руководить,
действовать, творить ее. Следовательно, уже в этом обороте сама современность
мыслится вне человека, как нечто ему противостоящее, внешнее, не освоенное
деятельно, в формах человеческой деятельности. Но в том же отношении, человек
уже присутствует в ней, а значит, уже проблематизирован, озабочен исполнением
современности. Однако такая озабоченность ограничена. И человек ее необходимо
чувствует, поэтому насущной, и очень редко осознаваемой, задачей его является
проникновение в «гущу» современности для решения собственной проблематичности.
Иначе, проблемы человекапокажутсянеизбывными, и тогда остается лишь предаваться
ламентациям по поводу своей неспособности и искать «козлов отпущения» («родители»,
«начальники», «политики», «евреи», «россияне» и пр.).
Впрочем, такая
постановка вопроса очень абстрактна, одностороння. Не ясно, какая современность,
и какой человек имеется в виду. Поэтому необходимо пойти дальше и наполнить это
рассуждение положительным содержанием. Для этого необходимо определиться с тем,
какая современность является самой современной, то есть необходимо понять,
откуда следует начинать анализ современности, где ее логический и исторический
исток. Видимо, нужно искать такие явления, которые обуславливают
всемирно-историческое движение человечества, проникая в плоть и кровь любого
человека, явления, характеризующие собой вектор развития общества, его движущие
силы, его главные противоречия. Это должно быть такое всеобщее, которое не
только количественно, но и качественно реализуется в каждом особенном и
единичном.
Значит, логично будет
исследовать плоть и кровь этого самого «любого человека». Возьмем, к примеру,
характерные черты повседневной жизни «современных» американцев и англичан.
Общеизвестно, что эти страны с высоким экономическим и пр. развитием. Итак,
повседневная жизнь этих людей очень тесно связана с сетями финансовых
отношений, фондовыми рынками, банками и пр.[7]. Эта связь проявляется через то,
что они инвестируютсвои сбережения в пенсионные ивзаимные фонды для получения
пенсий и процентов, зарплаты инвестируются в акции компаний, в которой они
работают (401 (к) план). Более того, заимствования американцев и англичан имеют
следующиеформы: студенческие кредиты, кредиты на автомобиль, ипотека и пр.
Одним словом, жизнь рабочих этих стран целиком и полностью зависима от
функционирования фондовых рынков, от колебаний процентных ставок. Эти процессы
«финансиализации» повседневной жизни связаны с переходом к неолиберализму.
Приватизация государственных компаний (страхование, пенсии, коммунальные
услуги, теле-радиокомпании и пр.), переход организации труда от пожизненной
занятости и стабильной зарплаты к частичной, «гибкой» занятости и нестабильномудоходу.
Первое обусловило финансиализацию сбережений, а второе финансиализацию
заимствований. При этом количество заимствований во много раз превосходит
количество сбережений.Здесь рабочий превращается в финансового инвестора и
кредитора – он приучается (и его приучают государственные программы, программы
ФРС) к калькулятивным операциям, исчислениям рисков и пр. Вся его жизнь служит
для получениякапиталом прибавочной стоимости в форме процента. Сегодня не
только процесс производства служит для высасывания прибавочной стоимости, но и
воспроизводство самой рабочей силы служит для этой цели [2].Однако обнищание
рабочих сделало невозможным выполнение кредитных обязательств, что стало одной
из основных причин глобального финансового кризиса 2006-2010. Дело в том, что
ипотеки (в большинстве случаев, субстандартные, то есть с высоким риском
неплатежеспособности, и рефинансированные (перезаложенные ипотеки)) были
обращены в пулы инвесторами и банками, а затем секьюритизирована. Ипотечная
секьюритизация означает долговое обязательство, обеспеченное будущими выплатами
процентов с ипотеки. Эти секьюрити получили высокий фондовый рейтинг и были
распроданы по всему миру. Когда же оказалось, что никто платить по
обязательствам не будет (из-за понижения цен на жилье, отсутствия денег,
увеличение процентной ставки), разразился кризис. Это обстоятельство доказывает
неразрывность реального и финансового секторов экономики, неразрывность
повседневной и глобальной «жизни» современного человечества. Причиной
господства финансовых учреждений (фондовые рынки, банки) стало фундаментальное
изменение в характере производительных сил с 1970 гг.: переход к экономике
услуг (необходимость кредитования потребления «гибкого» рабочего) и возникновению
и росту информационных и коммуникационных технологий (в 2008 г.: 20-30% ВВП
стран ОЭСР) и приватизация их транснациональными корпорациями (продажа акций,
патентов, слияния и поглощения). Бум ИКТ произошел в 90-е гг. (т.н. «новая
экономика»), когда интернет-технологиисущественно сократили время оборота
капитала, виртуализировали сферу торговли, продаж, участия в финансовых
трансакциях. Теперь капитал эксплуатирует знание, творческие способности
человека[3]. Но ведь творчество нельзя исчислить временным образом, ведь время
творчества проходит и вне рабочего места. Значит, здесь стирается различие
между рабочим и не-рабочим временем. Значит, здесь вступает в силу та же
характерная особенность, которая свойственная современному капиталу –
эксплуатация здесь не имеет границ, а распространяется на все протяжение жизни
человека, во всех его проявлениях – от покупки холодильника до творения
научного открытия и пр. Но как же установить различие между необходимым и
прибавочным временем? Только наложив искусственные «мерки» стоимости творчества,
напр., производство одной научной статьи в год (а в случае увеличение кем-то из
ученых этой «мерки», то она, следовательно, увеличится для всех, поэтому
улучшения скрываются или не создаются совсем) в британских университетах [5].Современный
познавательный, интеллектуальный, когнитивный труд направлен на самоизменение
человека, он имеет духовную основу, а когнитивный капитал сегодня это диффузно
рассредоточенные знания, инновационные технологии, существующие в вещной форме
– корпораций, денег, фондовых рынков.
Прежде чем мы перейдем
к более детальному структурному анализу особенностей современного капитала и
труда, необходимо заметить, что обращение к повседневной жизни оказалось
обоснованным тем, что повседневная жизнь стала действительным актором финансовых
рынков, а функционирование фондовых рынков связано с фундаментальными
изменениями современного капиталистического общества. Одним словом, обращение к
повседневной жизни обусловлено объективным «обращением» современного
капитализма к этой области, а точнее, экспроприацией ее. Однако наше
рассуждение о современности теперь приобрело более содержательный характер,
хотя может показаться, что этот «экономический» анализ является односторонним
определением современности и не затрагивает всего существа современного
человека. Впрочем, для того, чтобы показать неадекватность такой кажимости,
необходимо продумать внеэкономические последствия изложенных обстоятельств
современности. Прежде всего, надлежит указать на становление нового типа
личности – неолиберальную личность.Отсутствие патримониального «государства
всеобщего благосостояния» вызвало к жизни необходимость самому рабочему брать
ответственность за свое будущее через участие в калькулятивных «практиках»
финансовых рынков, продумывать риски и пр. С одной стороны, эти обстоятельства
позволяют реализовать свободу, безопасность, но, с другой, противоречие между
необходимостью стабильного инвестирования и реальностью «гибкого» труда, а
также противоречие между инвестированием и потреблением превращают
самостоятельность, самообеспеченность рабочего в вечное ощущение страха и
бедности. Кроме того, исчисление рисков никогда не позволяет сохранить свою
финансовую безопасность. Другими словами, полная свобода и самостоятельность
рабочего-инвестора превращается в зависимость и непредсказуемость жизни.К тому
же, позиция рабочего-должника тоже остается весьма амбивалентной: с одной
стороны, только через кредитование, а значит, пролонгацию потребления,
проявляется свобода рабочего, его способность быть ответственным семьянином,
платить за обучение детям, однако, в ту же самую очередь, с другой стороны,
необходимо как можно выгоднее продать дом, переехать в более лучший, в
зависимости от колебаний цен на фондовом рынке (т.н., флипперы), но это не
спасает от невозможности платить по кредиту, а значит, и быть несвободным [7].
Более того, труд в ИКТ,
где кооперация и интеллект человека коммодифицируется, личность чувствует себя
полностью освобожденной от своих собственных умственных, общительных сил, для
самого человека его способность быть человеком отчуждается во вне, служит
предметом манипуляции внешних сил. Эти же характеристики свойственны труду в
сфере услуг. Всеобщность направленности и субъектная адресованность
современного труда ограничивается, приватизируется – оказание помощи/услуги для
выгодной продажи товара, право интеллектуальной собственности и пр. Творческие
силы человека превращаются в фиктивный, виртуальный (нематериальный) товар,
увеличивая монструозную силу финансового (нематериального) капитала.
Финансовый капитал ныне
не подчиняет непосредственно и реально рабочую силу в процессе производства и
обращения, но выступает как рантье, формально подчиняющий себе процесс
производства. Фондовые рынки привязывают к себе, приватизируют общественные
производительные силы, повседневную жизнь рабочих, контролируя их извне,
действуя как стихийные силы [8]. Секьюритизация в этом случае играет роль новой
формы, нового инструмента финансового капитала, создающего виртуальное
богатство. Ведь, что происходит в секьюритизации – перенаправление рисков
невыплаты долговых обязательство различным инвесторам, которые получают право
на прибыль с выплат по этим обязательствам. Здесь происходит финансиализация
рисков. Секьюритизация показывает механизм, по которому капитал лишается своего
физического тела и ликвидность превращается в неликвидность, в облигации,
акции, активы, реализующие превращенную форму прибавочной стоимости. Это
позволяет видеть чисто общественный характер капитала. Частная собственность в
этой форме превращается в реальную абстракцию капитала. В этом смысле
глобальный финансовый кризис, случившийся как раз из-за банкротства
секьюритизации, можно понять как одну из самых крупнейших несознательных «актов»
рабочего класса «против» финансового капитала [2]. Именно, массовые невыплаты
кредитов простых англо-американцев потрясли основы капиталистического строя, и
вместе с этим проявила эксплуататорскую сущность современного капитала, его
жизнь за проценты. Однако, это проблема не только стран ОЭСР (в первую очередь,
Западной Европы, Японии, США), но и касается других стран, т.н., «третьего
мира». Как известно, через МВФ, МБ происходит кредитование всего остального
мира, последний выплачивает проценты с займов странам ОЭСР. Поэтому финансовый
капитал ведет себя как рантье, кредитор не только локально, но и
геополитически.
Финансиализация рисков
согласно «гипотезе эффективности рынка» может не приводить к кризисам, если
просчитывание рисков будет достаточно эффективным и будет известна информация о
каждом финансовом акторе [4]. Однако, доступ к финансовой, политической и пр.
информации ограничен правами интеллектуальной собственности и коммерческой
тайны. Таким образом, необходимость всеобщего доступа информации подрывает
принцип частной собственности. Более того, когнитивному капитализму присуще то
же противоречие: его основание состоит в неограниченном развитии ИКТ, но этому
противоречит принцип постоянного ограничения доступа к последним. Одним словом,
когнитивный капитализм ставит предел развитию производительных сил, то есть
творческих, общительных способностей человека [5].
После кризиса в
высказываниях политиков и ученых закономерно появились мысли по поводу
консолидации, унификации финансовых трансакций, обеспечение максимальной
информатизации финансовых рынков и запрещение кредитования субстандартных
кредитов. Однако, это равнозначно тому, чтобы обратить вспять развитие
капитализма. Логика современной финансиализации требует коммодификации долговых
рисков, превращение их в финансовые инструменты…
Теперь ясно, что
вопрошание о современности было вызвано решающими противоречиями развития
современного капитализма, в вещной, отчужденной форме представляющей развитие
современного человека, искажающей этого развитие внутренней логикой
финансиализации накопления. Теперь современность вопрошена содержательно в
своих качественно определенных модусах – повседневности, финансовых рынков,
характере и формах труда и капитала. Впрочем, даже эти модусы показаны не
систематически(даже не поставлен вопрос о разрешении противоречий в классовых
конфликтах), и кроме этих модусов есть политические, культурные, моральные
отношения, имеющие свою специфику. Но, как нам кажется, основные, структурные
отношения присущие отношению капитала и труда, характеристикам современного
капитализма в особенной форме проявляется и в этих отношениях.
Однако все же кажется
недостаточным обоснование исследования «экономических» отношений в первую
голову. Более того, такая конструкция представляется «априорной» и сугубо
односторонней. Не лежит ли в самом фокусе на явления «экономического» порядка
какая-то более глубокая, фундаментальная логика? Если обращение к
повседневности оказалось обусловленным внутренним движением современного
капитализма, то может быть и «экономическая» фокусировка тоже обусловлена
каким-то внутренним движением? Одним словом, необходимо обоснование логики
нашего исследования некоторой мета-логикой, онто-логикой.
Для этого необходимо
обратиться к истокам данной логики. Эти истоки проистекают из классической
политической экономии. Уже во взглядах Фергюсона на общественную жизнь
возникает понимание общественного прогресса на основе материального
производства и зависимость развития всех других форм общественной жизни от этой
основы. Богатство рассматривалось философами (напр., Юм) и экономистами XVIIIвека в связи с процветанием
цивилизации. Дело заключалось в том, чтобы направить это богатство в нужное
русло. Вместе с этим в теориях политэкономистов было отведено значительное
место разделению труда как самому главному источнику прогресса, однако вместе с
прогрессом разделение труда несло с собой фрагментацию, отупление человека. Для
Лессинга взгляды Фергюсона служили фундаментальным подтверждением прогресса
человечества, а для Шиллера они служили основой романтической критики капитализма.
Здесь важно, что в политэкономии осознается основой общественной жизни –
развитие экономики. Более того, такие выводы делались на основе обобщения
современной им практики капитализма – торговли, мануфактуры и пр. Если для
Смита рынок обладал самостоятельностью и собственным естественным равновесием,
то для Стюарта это равновесие не было столь очевидным и вынуждало политическую
власть вмешиваться и регулировать его движения в интересах общества. Это
понимание верховенства рациональной и нравственной власти над стихией рынка
импонировало немецким философам, выросшим на идеях протестантизма. Однако
вместе с этим, представление о разделении труда прочно входит в мышление
немецких философов [6]. В философии Гегеля разделение труда становится чуть ли
не главным фактором организации общественной жизни и зависимости индивида от
общества, в частности. Человек производит для другого некоторый предмет,
испытывая необходимость в других предметах и пр. Более того, Гегель
разрабатывает концепцию деятельности духа проходящего через свое отчуждение к
осознанию своего собственного движения в понятийной форме. Развитие
деятельности – создание предметного тела культуры и снятие этого «отчуждения»
духа в понятии является основной заслугой Гегеля. Однако вместе с этим, Гегель
признавал способности человека свойствами его свободного существа, но в
ситуации наемного труда, возникающей из свободной воли ее участников, один из
них превращается в неравную, отчуждающую свои способности, вещь. Это
противоречие пронизывало философию Гегеля. Универсально творческая деятельность
смешивалась, отождествлялась с отчужденными формами труда, которые нужно было
снять в понятии, превратить в духовную сущность. Здесь ставится реальная
проблема, но решить ее можно лишь в сфере философии [1].
Ясно, что
«экономическая» фокусировка была выражением реальной «экономизации»
общественных отношений, т.е. отчужденного характера общественного производства
и всеобщей коммодификации общественных отношений. Следовательно, вместе с
функционированием такой системы общественных отношений необходимо существует и
«экономический» фокус. Именно в этом находит свою тайну современный порядок, и
оттуда же произойдет освобождение человека от «экономизма». Это замечательно
понял Маркс, заострив антитезу политической экономии: труд является источником
богатства, однако существует в нищете. Почему созданное человек неорганическое
тело культуры превращается в чувственно-сверхчувственную вещь, в капитал?
Почему созданное человеком обращается против человека? В
чем причины разлада человека и его собственных сущностных сил и способностей,
приводящее к нищете и отупению? Эти вопросы привели Маркса к признанию
универсальной, первичной, онтологически исконной деятельности, создающий
предметный мир и самого человека и частной, вторичной, исторически-определенной
логики труда, извращающей предметный мир и самого человека согласно логике
накопления капитала. При этом сама эта логика может быть снята сознательным
революционным действием пролетариата, раз-отчуждающей все определения деятельности,
представленные в форме вещи капиталом.
Таким образом, в общих
чертах была обрисована необходимость «экономического» фокуса и найдены
онто-логические основания ее возникновения и снятия.
Теперь спрашивать о
современности значит быть застигнутым противоречивым развитием современного
капитализма, значит уже требовать другого человека, других отношений.
Высказывание о современности, следовательно, включает в себя бытийное
страдание, чувство его, и желание выхода. Любое повседневное событие может
служить поводом для революционизирования сознания рабочего класса, любое
повседневное событие может иметь далеко идущие, глобальные последствия.
Высвобождению человека из покорности течению современности может послужить
любое кризисное явление современного капитализма. Испарение «может» возможно
только в случае при-общения и со-бытия с уже проблематизированным субъектом.
Литература
1.
Arthur C. J. Dialectics of Labour: Marx and his Relation to Hegel. – Oxford.: Basil Blackwell,
1986.
2.
Bryan D., Martin R. Rafferty M. Financialization and Marx: Giving Labor and
Capital a Financial Makeover // Review of Radical Political
Economics. – 2009. –№4. – C. 458-472.
3.
Crisis In The Global Economy. Financial Markets, Social
Struggles, And New Political Scenarios. Ed. by A.Fumagalli, S. Mezzadra.
Transl. by J. F. McGimsey. – Los Angeles.:–Semiotext(e), 2010.
4.
Davis G. F. Managed By The
Markets. How Finance Reshaped America. –Oxford & New York.: Oxford
University Press, 2009.
5.
De Angelis M., Harvie D.
‘Cognitive Capitalism’ and the Rat-Race: How Capital Measures Immaterial Labour
in British Universities // Historical Materialism. – 2009. – № 17. – С. 3–30.
6.
Dickey L. W. Hegel: religion, economics, and the
politics of spirit, 1770-1807. – Cambridge.: Cambridge University Press, 1987.
7.
Langley P. The Everyday Life Of Global Finance: Saving
And Borrowing In Anglo-America. – Oxford & New York.: Oxford
University Press, 2008
8.
Vercellone C. From Formal
Subsumption to General Intellect: Elements for a Marxist Reading of the Thesis
of Cognitive Capitalism // Historical Materialism. – 2007. – № 15. – С. 13–36.
Комментариев нет:
Отправить комментарий