1.
Если
можно было бы выразить темпоритм эссе Бодрийара – то это бешеный галоп. Вот,
кажется, сейчас автор не успеет все закруглить, показать фатальную
«смертность», симулятивность любого из «порядков». Весь текст буквально
клокочет этими превращениями. Метаморфозы современного капитализма импульсивныв
тексте, текст импульсивен через метаморфозы современного капитализма. Так,
Манифест коммунистической партии это героико-эпическая симфония, которая в
своем диалектическом восхождении указывает идеал как «реальное историческое
движение». Все как в структуре художественного произведения – рвется
«закономерность», мир приходит в брожение и, затем, триумфально преобразует,
революционизирует, переустанавливает себя самого. У Бодрийара, сама
«диалектичность» релятивна. Здесь даже превращения лишены процессуальности, как
будто выужены из исторического тела и представлены в монструозной статичности и
безвыходности, безысходности (как калейдоскоп фотографий). Область дурной
бесконечности коммодификации, символизации всего, что только подлежит
вос-производству – всегда служит оправданием бессилия. Здесь, как будто нет
места человеческой активности, которая вплетена в сети детерминированности.
Нет, сама человеческая активность уже априори поглощена всеобщей, механистичной
детерминации (в этом отношении эссе правильнее было бы назвать – «Забыть
Маркса»). Поэтому борьба, революция – это всегда уже проплачено, разрекламировано
и выложено как уже прошедшее событие «ВКонтакте». Вот уже близко прозвучит
«конец истории» Фукоямы. Бодрийар нащупал – хотя и более умно и остроумно –
все, что с американской сухостью и прозаичностью сказал Фукояма.
2.
В
тексте Бодрийара при всей егогалоповости нет времени, оно там принципиально
завершено, раз и навсегда. Будто бы рокоты судьбы в 5-й симфонии Бетховена
разносятся в тексте, ставя точки «сексуальному», «социальному»,
«политическому». Везде лишь соблазны «реального», мимикрирующего в пространстве
симулякров, симуляций.
3.
Бодрийар
прекрасно показал, что современный человек окружен отчужденными, превращенными
формами деятельности всей предшествующей истории. Человеческое управление вещами заменяет
государство, капитал, деньги и вся область «виртуального». И вот оказывается,
что эти превращенные формы более реальны, чем сам человек, что они более умны и
самостоятельны, чем человек и, что более ужасно, возникает иллюзия, будто эти
превращенные формы функционируют без человека, вместо человека, не нуждаясь в
человеке. Все формы бунта против отчужденных отношений, все моральные
императивы (напр., Хабермас) при этом объявляются очередной «смертью». Бодрийар
прекрасен в фиксации видимости, в фиксации фетишизма всех мастей и рангов, но
он совершенно бессилен в раскрытии оснований этого фетишизма. Поэтому и
остается лишь штамповать «смерти», коллекционировать трупы борцов за
человеческую эмансипацию, оставаясь холодным и безучастным к всеобщему
брожению.
4.
Истина
бодрийаровских симулякров в неисчерпаемом прогрессе человеческих способностей,
находящихся под прессом товарно-извращенных отношений, персонификации вещей и
овеществления лиц.
5.
Текст
Бодрийара – как и Мега-Текст Постмодерна – вертится вокруг да около проблемы,
которая впервые нашла 1) четкую постановку в первом тезисе о Фейербахе Маркса,
а 2) процедуру и методологию разрешения в 4-ом пункте первой главы «Капитала».
Если представить всякое представление, всякую предметность в форме, в способе
деятельности общественно-исторического человека, то никаких «смертей» не будет,
но появится симптоматика отчуждения и революционная стратегия его отрицания.
Видеть за овеществлением овеществление – это одна сторона, надо увидеть за
овеществлением конкретно-исторический способ производства. Вот это единственная
тактика, реализация которой нужно искать у Маркса. Тогда галоп Бодрийара
перестанет монотонно говорить о «смертях», а выполнит симфонию вечной жизни!
Комментариев нет:
Отправить комментарий