Типология от-чужденного пространства в «Капитале» Маркса

Инсталляция Аниша Капуры 

Карл Маркс изучал пространственную специфику от-чуждения (важность такого написания обоснована здесь) при индустриальном капитализме. Представляется необходимым выделить типологию пространства от-чуждения вслед за Марксом:

1) Пространство разрыва.

При капитализме товарная форма продукта становится всеобщей, универсальной, поэтому обмен осуществляется товаропроизводителями. Общественный процесс производства косвенно проявляется посредством обмена товаров. Однако стихийный, капиталистический механизм делает пространство между деятельностями, продуктами, товарами, людьми разъединенным: «Обращение товаров разрывает временные, пространственные и индивидуальные границы обмена продуктов именно благодаря тому, что непосредственная тождественность между отчуждением своего продукта труда и получением взамен него чужого расчленяется на два противоположных акта — продажи и купли [Маркс, Капитал, том 1, с. 124]. Все общество делится на тех, кто продает не имеющий для них потребильной стоимости товар, и тех, кто покупает этот товар, поскольку для них он имеет потребительную стоимость. Если же не происходит акта купли и продажи, то капитализм оказывается в кризисе, поскольку или 1) товаропроизводители не реализуют прибавочную стоимость, овеществленную в товаре, или 2) рабочие-потребители не могут купить по такой цене товар.

Фундаментальный пространственный разрыв обусловивщий возникновение и развитие капитализма относится к лишению средств производства рабочих, перманентный процесс «огораживания», воспроизводящий разрыв между средствами производства и рабочей силой, между объективными факторами производства и субъективной возможностью к труду. Тайна прибавочной стоимости также может быть развенчана пространственно: «При барщинном труде труд крепостного крестьянина на самого себя и принудительный труд его на помещика различаются между собой самым осязательным образом, в пространстве и времени. При рабском труде даже та часть рабочего дня, в течение которой раб лишь возмещает стоимость своих собственных жизненных средств, в течение которой он фактически работает лишь на самого себя, представляется трудом на хозяина. Весь его труд представляется неоплаченным трудом. Наоборот, при системе наемного труда даже прибавочный, или неоплаченный, труд выступает как оплаченный. Там отношение собственности скрывает труд раба на себя самого, здесь денежное отношение скрывает даровой труд наемного рабочего» [Маркс, Капитал, том 1, с. 550]. Таким образом, поскольку пространство труда при капитализме всегда является пространством средств производства, принадлежащих капиталу, то и кажется, будто труд оплачивается полностью, однако, именно внутри этого пространства конституируется специфически капиталистический разрыв, позволяющий выделить необходимый и прибавочный труд, а также основу капиталистической эксплуатации.

2) Пространство как источник аккумуляции прибавочной стоимости.

Маркс в главе «Производство относительной прибавочной стоимости» своего главного труда «Капитал» описывает пространства кооперации, мануфактуры и машинной техники (фабрики) как источники аккумуляции прибавочной стоимости. Кооперация выступает первой формой, поскольку в ней собирается рабочая сила для эффективного и производительного использования: Действие многих рабочих в одно и то же время, в одном и том же месте (или, если хотите, на одном и том же поле труда) для производства одного и того же вида товаров, под командой одного и того же капиталиста составляет исторически и логически исходный пункт капиталистического производства" [Маркс, Капитал, том 1, с. 333]. Для капитала необходимо дисциплинировать рабочую силу для наибольшей продуктивности, поэтому пространство организуется особым образом: «Кооперация, с одной стороны, позволяет расширить пространственную сферу труда, и потому при известных процессах труда ее требует уже самое расположение предметов труда в пространстве; так, например, она необходима при осушительных работах, постройке плотин, работах по орошению, при строительстве каналов, грунтовых и железных дорог и т. п. С другой стороны, кооперация позволяет относительно, т. е. по сравнению с масштабом производства, пространственно сузить сферу производства. Это ограничение пространственной сферы труда при одновременном расширении сферы его воздействия, в результате чего происходит сокращение непроизводительных издержек производства (faux frais), порождается сосредоточением массы рабочих, слиянием различных процессов труда и концентрацией средств производства» [Маркс, Капитал, том 1, с. 340]. Пространство кооперации предполагает разрыв рабочего и средств производства. В кооперации рабочим «связь их работ противостоит им идеально как план, практически — как авторитет капиталиста, как власть чужой воли, подчиняющей их деятельность своим целям» [Маркс, Капитал, том 1, с. 343]. По сути своей конфликтное пространство капиталистического производства уже в форме кооперации вызывает сопротивление: «Вместе с ростом массы одновременно занятых рабочих растет и их сопротивление, а в связи с этим неизбежно растет давление капитала, направленное на то, чтобы подавить это сопротивление» [Маркс, Капитал, том 1, с. 342]. Кооперация рядоположенно располагает рабочих.

Далее, Маркс рассматривает мануфактуру. В этой форме организации пространства «последовательное расположение отдельных стадий процесса во времени превратилось в их пространственное расположение друг возле друга» [Маркс, Капитал, том 1, с. 357]. Благодаря расчленению процесса создания товара на простые операции увеличивается производительность: «мануфактура комбинирует первоначально разрозненные ремесла, она уменьшает пространство, которым разделяются отдельные фазы производства продукта. Сокращается время, необходимое на переход продукта от одной стадии в другую, равно как и труд, затрачиваемый на эти переходы. Тем самым достигается большая производительная сила по сравнению с ремеслом, причем ее рост вытекает из общего кооперативного характера мануфактуры. С другой стороны, присущий мануфактуре принцип разделения труда приводит к изолированию различных фаз производства, которые обособляются друг от друга ввиде соответственного количества самостоятельных частичных работ ремесленного характера. Установление и поддержание связи между изолированными функциями вызывает необходимость постоянных перемещений продукта из одних рук в другие, из одного процесса в другой» [Маркс, Капитал, том 1, с. 356]. Пространство в мануфактуре уплотняется благдаря тому, что трудовой процесс технически расчленяется и рабочий выполняют одну, фиксированную операцию. «Мануфактурное разделение труда приводит к тому, что духовные потенции материального процесса производства противостоят рабочим как чужая собственность и господствующая над ними сила… в мануфактуре, которая уродует рабочего, превращая его в частичного рабочего» [Маркс, Капитал, том 1, с. 374]. Мануфактура размещает рабочих рядоположенно для выполнения частичной работы. Пространство рационально расчленяется и заполняется рабочей силой.

В крупной промышленности процесс рационализации пространства доходит до развитой фазы. «В мануфактуре рабочие, отдельные или соединенные в группы, должны выполнять каждый отдельный частичный процесс при помощи своих ручных орудий. Если рабочий и приспосабливается здесь к процессу, то и процесс, в свою очередь, уже заранее приспособлен к рабочему. При машинном производстве этот субъективный принцип разделения труда отпадает. Весь процесс разлагается здесь объективно, в зависимости от его собственного характера, на свои составные фазы, и проблема выполнения каждого частичного процесса и соединения различных частичных процессов разрешается посредством технического применения механики, химии и т. д… если в мануфактуре изолирование отдельных процессов является принципом, вытекающим из самого разделения труда, то, напротив, в развитой фабрике господствует принцип непрерывности отдельных процессов» [Маркс, Капитал, том 1, с. 391-392]. Рабочий превращается в придаток машины, пространство рационализируется благодаря применению науки и становится непрерывным процесс производства прибавочной стоимости, интенсификации этого процесса. Рабочему противостоит процесс труда, его научная организация. В осязаемой форме рабочему противостоит вся мощь капитала именно в крупной промышленности. Поэтому сопротивление рабочих сначала обрушивается на само вещество машин.

3) Пространство преодолевается временем и становится временным пространством или пространством (неоплаченного, прибавочного) времени.

Для того, чтобы капитал воспроизводился с большей скоростью необходимо быстрое перемещение товаров, рабочей силы, а также уплотнение производственных операций. Маркс говорит об «уничтожении пространства за счет времени» (die Vernichtung des Raums durch die Zeit) [grundrisse, S. 430]. Любое пространство должно стать временным, то есть, с одной стороны, не должно занимать меньше времени для перемещения через него, а с другой, должно стать резервуаром прибавочной стоимости, прибавочного времени. Отсюда двойная тенденция капитала: уничтожение пространства посредством времени, а также производство временного пространства (в формах производства относительной прибавочной стоимости). Пространство при капитализме сгущается и телеологизируется, поскольку должно вести к лучшей производительности и личной эффективности. Однако сгущение пространства собирает вместе рабочих, могильщиков капитализма. Уничтожая пространство между странами, городами, народами капитал не только добивается увеличения скорости обращения, но также подспудно организует рабочих, разбивает национальные границы между ними. Сгущение пространства конфликтно, поскольку производит ясное видение разрыва, противоречия капитализма. Отсюда Маркс сделал вывод о том, что конкуренция капиталов завершается монополизацией капиталистической собственности, а значит, доводит классово-пространственный конфликт до своего революционного завершения (что отчасти и произошло в пролетарских революциях). Но капитал пришел к необходимости пространственной революции (может быть это был ответ на пролетарские революции?), ему нужно было сделать пространство менее конфликтным, менее сгущенным, более разреженным, но при этом не менее производительным. Тихая история первоначального накопления капитала, совершающаяся благодаря психологизации, обретает, наконец, свою плоть, звук и цвет. Пространство психологизируется.

Власть над временем. "Шизофрения" и ипотечный кризис. Располагаемое и свободное время

Знаменитая инсталляция Дэмьена Хёрста - История боли.

Шарик не опускается (но, кажется, вот-вот опустится) на острые ножи благодаря потокам воздуха, исходящим из центра.

Бренд – это власть над временем, но временем культурным, свободным. И производство, и потребление постиндустриального капитализма переформулировано исходя из логики бренда. Но почему свободное время подчиняется власти? Потому что, если при индустриальном капитализме дискурс власти отделял себя от свободного времени индивидуума, то сегодня проявление индивидуальной свободы, самореализация включена в дискурс власти. Благодаря брендам человек может (в отличие от «должен» индустриального капитализма) создать себя, трансформироваться. Это время свободы, где субъект творится, создается, теперь включено в логику бренда, в логику капитала, в логику власти.

Кэтрин Капута в книге «Женский бренд» указывает на необходимость понимания того, что женщина, как и мужчина, – это товар, который необходимо выгодно продать. Для этого они должны артикулировать свою уникальность, заняться своим образом, в конечном счете, создать свой бренд [4, p. xvi, 4, 17]. Поэтому не только верно, что бренды – как люди, но и люди – как бренды. В современном дискурсе изменяется индивидуальное понимание времени, как времени развития, становления себя.

Каким же образом свободное время становится властью капитала? Дело в том, что факторы свободного времени (смыслы, значения и пр.) защищаются всем комплексом прав интеллектуальной собственности. Поэтому здесь кроется парадокс: с одной стороны, бренд со-творится, а с другой – находится в частной собственности. Более того, поскольку человек реализует себя в бренде, то, следовательно, вся его жизнь превращается в прибавочную стоимость. Поскольку социальное время не маркировано, поэтому и это превращение нельзя осязать, почувствовать. Если при индустриальном капитализме воспроизводились некоторые «топосы» власти, то сегодня воспроизводятся сами общественные отношения благодаря бренду. Иными словами, «создание» человека происходит на протяжении всей его жизни (поэтому появляется непрерывное образование), а если за это отвечают бренды, то, следовательно, властью функционирует через свободное время.

Господство бренда – это форма биовласти, поскольку в нем мера свободы определена, предопределена, задана значениями, образами в рекламе [1, p. 8] и пр. Поскольку именно потребление этих значений приносит прибыль, то компании стремятся не допустить других интерпретаций своего бренда. Скорее всего, свобода проявляется в бренде как выбор предустановленных опций. Свободное время направляется в о-пределенную свободу брендов.

В этом смысле концепция биополитики Фуко связывается с воззрением Делёза о том, что само функционирование рынка стало инструментом социального контроля [2, p. 6]. Если при индустриальном капитализме осуществлялась макровласть при помощи государства, корректирующая индивидов распределением количественного времени в институциях семьи, фабрики и пр., то при постиндустриальном капитализме власть осуществляется «снизу», в форме микровласти, воспроизводя и распределяя свободное время при помощи автономного, сетевого функционирования капитализма без какого-либо четкого институционального оформления. Если инобытием прежней власти было свободное время, то инобытием как следствием нынешней власти является безответственное распоряжение собой, абстиненция, нежелание быть предпринимателем себя, брендировать себя. В условиях постиндустриального, можно сказать, постмодернистского общества, симптоматично слияние политики и экономики. Это связано с тем, что поскольку в экономике происходят процессы воспроизводства определенного, неолиберального субъекта, именно в ней производятся коммуникативные, творческие способности человека, ранее задействованные только в политической сфере [11, p. 50].

Впрочем, остается невыясненным, как может соотноситься «реальное время» с социальным, свободным временем? Как может «реальное время» существовать в условиях «всеобщего интеллекта»?

Поскольку стоимость бренда это возможность получения прибыли в будущем, то финансовые рынки это инвестиции в будущее. Однако цены на акции колеблются из-за политических и экономических потрясений, поэтому выгоду может получить тот, кто будет умело играть на будущем. Финансовые прибыли – это дело «реального времени», притягивание будущего к настоящему. Всякое инвестирование лишь тогда оправдано, когда приносит краткосрочную выгоду, поэтому время количественно интенсифицируется, сгущается [3, p. 62-63]. При помощи современных информационных технологий финансовые рынки работают в режиме мгновенного обмена данными со всем миром. Однако темпоральность финансового капитала не всегда соответствует процессам производства капитала и потреблению. Например, акции первых компьютерных компаний в 1990-х годах стоили миллиарды долларов, поскольку в них были инвестированы деньги в надежде на будущие громадные прибыли (такое было лингвистическое установление – от домохозяйств до президента). Однако потребление интернета было дорогостоящим и не глобально распространенным средством [7, p. 1004-1005, 1015-1016]. Поэтому после дефолта лишь немногие компании действительно нашли своих потребителей. Так же случилось с ипотечным кризисом 2007-2010 годов. Только на этот раз у американских домохозяйств не хватило денег, чтобы платить по ипотеке. Но к последнему случаю мы еще вернемся.

Биовласть (брендов) реализуется через финансиализацию. Вся жизнь, обращенная в прибавочный труд, есть бесконечная потенция творчества, инноваций, – просчитывание возможностей прибыли от которых (инноваций) финансиализируется в настоящем, «реальном времени» [9, p. 119].

Очевидно, в этой ситуации возникает конфликт разных темпоральностей. С одной стороны, (вос)производство бренда рассчитано на долгосрочную перспективу, поскольку здесь учитывается создание значений, ассоциаций в медиа, закрепление образа в событиях, программах лояльности, акциях и пр. [1, p. 131; 8, p. 126-127, 161-162]. Все эти процессы не предполагают автоматического ответа, мгновенной реакции, поскольку требуют декодирования-кодирования культурных знаков, т.е. превращения знаковой стоимости в собственный образ жизни. С другой стороны, прибавочная стоимость должна извлекаться капиталом в «реальном времени», поэтому он стремится автоматизировать производство, и предоставляет настолько поп-культурное, легко потребляемое содержание, которое бы вызывало «мгновенную» лояльность к компании. Но в таком случае диктат «реального времени» подтачивает возможность создания уникальности, а значит, саму основу существования брендов. Уникальность бренда не может быть автоматической, она предполагает работу над созданием культурного содержания (со стороны компании и со-творчества самих потребителей) и индивидуализации последней (со стороны потребителя), то есть, одним словом, работу над собой. Кроме того, без уникальности невозможно будет получить премиальную цену (premium price) от потребителей за пользование данным брендом [1, p. 123].

Расщепленностью количественного и качественного времени неолиберальная власть капитала создает шизофреническую (имеется ввиду расщепленное сознание) субъективность. С одной стороны, человек – это предприятие, а, следовательно, он должен просчитывать свои финансовые риски, сбережения и кредитование. Одним словом, человек должен нести ответственность, а значит, быть сознательным субъектом [6, p. 90, 92]. С другой стороны, экономика брендов, общество брендов предлагает признание, свободу, идентичность… за премиальную цену. Здесь важна другая сторона человека, его эмоциональная жизнь, смысложизненная стратегия. Ярким примером проявления шизофренической субъективности стал ипотечный кризис, когда образ собственного дома маячил в качестве давней американской мечты для всех американцев, и они кредитовали свое потребление, свой брендинг до самого дефолта. И все дело не в том, что они оказались безответственными, а в том, что именно здесь современная власть «кусает сама себя за хвост». Без бренда невозможны лояльные потребители, а без них невозможно потребление, а без потребления невозможно производство и т.д. [5, p. 209]. По логике бренда, социальное время всегда лишь средство для количественного времени, для последующей монетаризации «всеобщего интеллекта» финансовым капиталом. Одним словом, темпоральность капитала входит в конфликт с темпоральностью творчества [3, p. 65-66].

Возвращаясь к Марксу необходимо сказать, что в его сочинениях намечается очень важное концептуальное различение свободного времени как 1) disposable time как располагаемого, доступного, наличного времени и 2) freie Zeit как собственно свободного времени. Заслуживает внимание, что именно, капитал, с одной стороны, создает располагаемое время, а с другой превращает его в прибавочный труд (convert it into surplus labour) [10, S. 604]. Что касается собственно свободного времени, то это время свободной реализации и саморазвития. Это различение помогает понять, какое именно свободное время создает, предлагает бренд. Это не собственно свободное время, а располагаемое время, поэтому его характеристиками является предустановленность опций, предопределенность выбора. Свободное время уже не может ограничиваться свободой выбора. Поэтому и бриколаж своей идентичности из предложенных брендов скорее располагает человека, чем освобождает его. Уже момент предложения (например, из рекламы), обозначенность места поиска себя (магазин, журнал и пр.) указывает на не-свободу, а расположение. Свободное время появляется там, где никто не предлагает его, там, где еще не создано место для его поиска. Свободное время полагается ответственно, внутренним вызовом, а не располагается. Именно в отсутствии монополии власти на не-предложение, не-место возможно обретение времени.

Литература

1.       Arvidsson A. Brands. Meaning and value in media culture / A. Arvidsson // London & New York.: Routledge. – 2006. – 168 p.

2.       Deleuze G. Postscript on the Societies of Control / G. Deleuze // October. – 1992. – № 59. – P. 3-7.

3.       Fumagalli A. The global economic crisis and socioeconomic governance / A. Fumagalli // Crisis In The Global Economy. Financial Markets, Social Struggles, And New Political Scenarios. Ed. by A. Fumagalli, S. Mezzadra. Transl. by J. F. McGimsey. – Los Angeles:–Semiotext(e), 2010. – P. 61-85.

4.       Kaputa C. The female brand: using the female mindset to succeed in business / C. Kaputa // Boston & London: Nicholas Brealey Publishing. – 2009. – 182 p.

5.       Kornberger M. Brand Society How brands transform management and lifestyle / M. Kornberger. – Cambridge: Cambridge university press. – 2010. – 308 p.

6.       Langley P. The Everyday Life Of Global Finance: Saving And Borrowing In Anglo-America / P. Langley. – Oxford & New York.: Oxford University Press, 2008. – 320 p.

7.       Lazonick W. The US stock market and the governance of innovative enterprise / W. Lazonick // Industrial and Corporate Change. – 2007. – Vol. 16. – № 6. – P. 983–1035.

8.       Lindemann J. The economy of brands / J. Lindemann // Palgrave Macmillan. – 2010. – 184 p.

9.       Lucarelli S. Financialization as Biopower / S. Lucarelli // Crisis In The Global Economy. Financial Markets, Social Struggles, And New Political Scenarios. Ed. by A. Fumagalli, S. Mezzadra. Transl. by J. F. McGimsey. – Los Angeles.:–Semiotext(e), 2010. – P. 119-139.

10.  Marx K. Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie / K. Marx – Berlin.: Dietz Verlag. – Marx-Engels-Werke-Ausgabe. – Band 42. – 1983. – 875 s.

11.  Virno P. A grammar of the Multitude. For an analysis of contemporary forms of life / P. Virno – Los Angeles: Semiotext(e). – 2004. – 115 p.

Пространство бренда

Как важно перечитывать Маркса! Мне нужно было написать о пространстве бренда (и еще тезисы на нашу конференцию), и вот, по хорошей традиции, сначала к Учителю, а потом к вторым источникам. Ну, то есть, наоборот, сначала ко вторым источникам, а потом к Учителю. Оказалось, что свеженького по марксовому пониманию пространства ничего нет в зарубежных источниках. Да вообще, кажется, ничего нет специального об этом (нет, кроме Lefebvre, Harvey и еще нескольких). Поэтому работал только с Учителем.

И вот, что я написал все-таки.

Карл Маркс в «Капитале» описывает переход от кооперации к мануфактуре в терминах превращения времени в пространство [1, стр. 357]. То, что осуществлялось в кооперации отдельным рабочим и зависело от его собственного умения, теперь, в мануфактуре превращается в отдельные пространственные операции, где рабочий делает только лишь одну операцию, подчиняясь техническому процессу. Пространственным дроблением, расчленением сложного процесса достигалась большая производительность. Выяснение Марксом специфики организации превращения времени в пространство при капитализме позволяет понять генезис бренда.

Целия Лури определяет бренд как «платформу для структурирования деятельности» [4, p. 1]. Какой деятельности? Деятельности общения, творчества, самоизменения, скажет Адам Арвидссон [3, p. 13-14]. Для того капитализма, который изучал Маркс, время потребления было бесполезным, непроизводительным. В условиях же кризиса дисциплинарных институтов капитализма, в том числе и фабрики, появлению массового недовольства рабочих, революционных восстаний, рабочее время все более также становится непроизводительным. Отсюда возникает необходимость проблематизации этих областей властью капитала. И капитал волей неволей обращается к той технике, которая работала при переходе от кооперации к мануфактуре – к пространственной операционализации времени. Это неизвестное, опасное и, главное, непроизводительное время производства человека в потреблении и политической деятельности превращается в контролируемые пространства потребления, самоизменения, преструктурации свободного времени: пассажи (о которых писал Вальтер Беньямин), дрогсторы и гипермаркеты (Жан Бодрийяр как теоретик этого пространства), брендшафты (Disneyland, Niketown), автономные бренд общины (напр., Jeep’еры)  и веб-платформы для со-творчества бренду (примеры: http://www.openinnovators.net/list-open-innovation-crowdsourcing-examples/). 

Видео о бренд общинах, в том числе об общине Харли-Дэвидсон

Видео изнутри компании и потребителей об общине Харли-Дэвидсон

Если для Мишеля Фуко устройство дисциплины направлялось на анатомо-политику, на координацию тел в пространстве, власть устраивалась на капиллярном уровне физических перемещений [2, стр. 224], то для современного капитализма брендов, власть координирует социальные отношения, действуя на капиллярном уровне повседневных отношений людей, исследуя сами основы воспроизведения социального. Ключом для теоретического и технического проникновения в эту область стала психологизация как процесс превращения (и произведения) любых социальных отношений в отношения психологические (сопротивление рабочих как следствие стресса от условий труда, недостаток общения; семейный конфликт, непослушание детей объяснялось обстоятельствами раннего детства и т.д.) [5, p. 11-13]. Психологизация стала тем средством, которая предоставила язык самоизменения, достижения счастья, реализации желания и самоактуализации личности и, тем самым, изменила и труд, и потребление. Вместо техники подчинения поведения и ограничения желаний в обществе дисциплины, в обществе брендов власть реализуется посредством свободы индивида, свободы самоизменения, реализации желаний. Преструктурацией этого самоизменения и выступает бренд.

Классический пример психологизации. Эдвард Бернейс связал курение сигарет с женской свободой. 

В пространстве бренда бесконечно делится и расчленяется свободное время, оно представляется в форме пространственных, видимых, доступных управлению, операций (напр., Facebook, Vkontakte, социальные медиа, корпоративная культура). То, что было тайной для капитала – сфера культуры, гениальность и пр., теперь практикуется в промышленных масштабах в форме координации всеобщего интеллекта, аккумуляции желаний, способностей людей в бренде. Поэтому неслучайным кажется возникновение гуманитарных наук именно во время устройства бренда как технологии личности. Именно в гуманитарных науках ХХ века любое культурное явление анализируется, представляется как результат универсальных отношений людей в определенную историческую эпоху (напр., диалогизм у Михаила Бахтина). Такую же аналогию между техниками власти и науками замечает и Фуко в произведении «Надзирать и наказывать» [2, стр. 234].

История превращения свободного времени в пространственное устройство бренда стала «тихой» историей (очередного) первоначального накопления капитала, в котором всеобщий интеллект, основания существования социального стали продуктивными для капитала.

Литература

1.  Маркс К. Капитал: критика политической экономии. Том первый [Текст] / К. Маркс. – М. : Политиздат, 1960. – Т. 23. – 907 с.

2.  Фуко М. Рождение тюрьмы. Надзирать и наказывать [Текст] / М. Фуко. – М. : «Admarginem», 1999. – 480 с.

3.  Arvidsson A. Brands. Meaning and value in media culture [Текст] / A. Arvidsson. – London & New York. : Routledge, 2006. – 168 p.

4.  Lury C. Brands. The logos of the global economy [Текст] / C. Lury. – London & New York. : Routledge, 2004. – 173 p.

5.  Rose N. Inventing Our Selves: Psychology, Power, and Personhood [Текст] / N. Rose. – New York : Cambridge University Press, 1996. – 236 p.