Просвещение и революция => развращение и «бонапартизм»?

Ирония истории: всякое «просветительство» вырождается в «развратительство», а всякая революция в «бонапартизм» (термин Троцкого, означающий оборачивание революции вспять самими революционерами). Что-то в этом Просвещении такого, что (не только политически) теоретически приводит к Развращению посредством революции.

Просвещение является идеологией материализма, то есть признанием «природы человека» как чувственного, разумного существа, который должен сообразоваться для своего же счастья c природными законами. Благо, что законы природы ньютоновские, механические, а, следовательно, формулу человеческого счастья можно высчитать также как и движение шарика от толчка другого шарика. Все прекрасно. Онтология механизма обуславливает(ся) гносеологию(ей) рационализма. Нет ничего в разуме такого, что противоречит разуму. Нужно произвести критику, выяснить механику категорий, высчитать расстояние, наложить пределы. Человек волен выбирать сам свою судьбу, он не нуждается в костылях государей, феодальных крепостей. Он желает, по природе своей, раскрепощенности, удовлетворения своих желаний, защиты своих прав как индивидуума.

В истории философии существует тенденция находить онтологически более значимую, превосходящую человека сущность. Самым главным критерием этой сущности – ее внечеловечность, не-человечность. Это должно быть что-то несоизмеримое с нравственностью, жизненными стремлениями, существующим положением вещей, формой общества человека. Каждое онтологическое беспредельное, в результате, оказывается человеческим, слишком человеческим. Космос, бог, разум, государство и другие онтологические первые порядки оказывались пределами, исторически обусловленными политикой. Всегда оказывалось, что индивид должен стремиться к соединению с … уже заведомо установленным пределом.

Просвещение тоже налагает этот предел. Принимая основоположением принцип разумности оно обосновывает телеологию, индивидуализм, а в конечном итоге, антропоцентризм. Просвещение известно своими требованиями, своими долженствованиями, которые всегда идут вразрез с сущим. Требование политической свободы оборачивается тиранией индивида, тиранией класса, тиранией бюрократии. Ссылка на разумность может оправдать любой порядок, любой террор. При этом Просвещение совершенно лишено рефлексии по поводу своих собственных оснований. Молодой Гегель – один из первых осознал пределы Просвещения. Он пытался найти разрешение дихотомии сущего и должного в самой истории. Почему христианская религия превратилась в позитивный, объективный институт (церковь)? Каким образом возможно превратить эту холодную объективность в живую жизнь субъективности? Те же самые вопросы касались и государства? Для Гегеля было ясно, что Просвещение лишь ставило вопросы, но не могло на них ответить. А ответ может быть только историческим. Необходимо понять каким образом в гуще социальных отношений конституируются те или иные институты, назревают и разрешаются проблемы и ситуации.

Однако не стоит забывать, что и Гегель, в конце концов, вернулся к просветительской телеологии и индивидуализму. Но сам его протест знаменателен.

Царство разума после французской революции не свершилось. Как говорил Маркс, требование свободы личности превратилось в свободу промышленности, свободы печати в свободы капиталистической идеологии и пр. Все те политические принципы, которыми болели просветители оказались не внеисторическими, а вполне определенными, предельными принципами буржуа.

Романтическая критика буржуазного общества в начале девятнадцатого века показало реальные итоги «Просвещения»: фрагментация человека, нищета, разделение труда, капиталистическая промышленность, бездуховность.

Отсюда следует, что любая разумная телеология служит проводником реальных политических требований, определенной формы общества. Любая разумная телеология (телеология разума, бога, космоса) пределит человеческое развитие определенной формой общества, определенными отношениями между людьми, между человеком и природой.

Так, телеология разума квалифицирует любое сущее как объект исследования, отсюда происходит принцип полезности, распространяющийся на отношения людей и природы. Телеология разума дисквалифицирует все то, что не входит в (заранее ограниченное) понятие разума.

Однако, в то же время философы Просвещения оговариваются насчет того, что нужно ограничить притязания разума, освободить место для… Вот это освобождение от разума, высвобождение чего-то другого чем разум свидетельствует о подспудной самокритике Просвещения, не реализованной в самом Просвещении.

Сегодня, защищать Просвещение это значит критиковать существующее, но оставлять место для… капитала.

Можно выдвинуть гипотезу о том, что Октябрьская революция явилась итогом просвещенческого чтения Маркса. Просветители, держащие «правильные» воззрения на действительность, революцию иерархизировали, бюрократизировали всеобще-освободительный, деятельный процесс самоизменения людей (этот пункт о самоизменении выкинул Энгельс в последней редакции 11 тезисов о Фейербахе Маркса). Здесь симптоматично и наличие «единой», «научной», «разумной» интерпретации Ленина и Маркса, как проповедников «социализма в одной стране», это и угнетение всех «других» революционных попыток (в Германии, Англии, Китае и др.), это и этатизм и автаркизм внутри страны Советов.

Чем не реализация проекта Просвещения + революция? Страна, в которой господствует одна «рациональная» идея, где есть каста партийных «просветителей», а все остальные люди сведены к просвещающимся.

Как только просвещение реализуется одной частью общества по отношению к другой части (по революционному проекту Роберта Оуэна), так наступает необходимость «защитить» Просветителей железным государством, милицией, бюрократией. А если остальные люди не захотят «нужным образом» просвещаться, то необходимо вырезать половину (о чем предупреждал Федор Достоевский). В этой ситуации замечательно реализован принцип авторства и критики (по Барту). Когда все дело заключается в том, чтобы «правильно интерпретировать» позицию автора. «Правильность» гарантируют критики. Однако, при этом мало учитывается тот факт, что читается произведение по-разному (а значит и позиция критиков = одна из интерпретаций), и в этом процессе центрирует не произведение, а читатель. Поэтому в позиции «читателей» возможно бесконечное общение и со-творчество.

Так, в стране Советов Сталин был единственным критиком Ленина и Маркса, единственным критиком Истории, Общества, Природы. Все другие читатели объявлялись «врагами народа» и пр.

И так будет всегда, покуда революция не будет саморефлексивной и Wiki-подобной.

Маркс говорил о том, что для человеческой истории остался один предел, который необходимо преодолеть – это капитал. После этого, можно будет развиваться «без всякого установленного масштаба», в «бесконечном движении становления». В этом утверждении, кажется, заложен выход из не-подлинных онтологий предыстории. Именно здесь возможно действительно при-общаться человечеству к той онтологии, которая является актуально бесконечной – к беспредельной Диалектике. Именно здесь общество осознает себя как часть Вселенной, к нравственным, художественным, интеллектуальным сокровищам которого оно будет бесконечно стремиться.